//«Беседы о живописи» Ши-тао. Часть 1. Вехи жизни и творчества Ши-тао

«Беседы о живописи» Ши-тао. Часть 1. Вехи жизни и творчества Ши-тао

Дорогие друзья, мы начинаем знакомить вас с замечательной книгой Евгении Завадской «Беседы о живописи» Ши Тао.

Евгения Владимировна ЗавадскаяЕвгения Владимировна Завадская (1930 — 2002) — советский и российский востоковед-китаист, историк искусства, переводчик. Кандидат искусствоведения, доктор философских наук.

В книге Е. В. Завадской «Беседы о живописи Ши-тао» дается об­стоятельный анализ одного из важнейших памятников китайской тео­рии живописи и раскрывается глубокий философско-эстетический смысл сочинения Ши-тао, оказавшего значительное влияние на тео­рию искусства Китая и Японии.

Вехи жизни и творчества Ши-тао

Настоящая работа посвящена китайскому эстетическо­му трактату «Беседы о живописи монаха Горькая Тыква» («Хуа юй-лу хэшан Ку-гуа»), принадлежащему кисти круп­нейшего художника и теоретика искусства конца XVII — на­чала XVIII в. Ши-тао.

Биография Ши-тао исследовалась в нескольких работах. Среди них особой обстоятель­ностью отличается труд Фу Бао-ши. На нем прежде всего основан наш биографический очерк.

Подлинное имя Ши-тао было Чжу Жо-цзи, его монашеские имена Дао-цзи и Юань-цзи, официальный псевдоним (цзы) Ши-тао. Поэты и художники любили сочинять себе фантастические прозвища (хао), но Ши-тао превзошел в этом многих, создав себе тридцать восемь замысловатых, шутливых и глубокомысленных имен. Наиболее известные из них Старец из Цзинсяна, Ученик Великой Чистоты, Горь­кая Тыква, Высокочтимый Слепец и т. п.

Псевдонимы Ши-тао характеризуются на основании три­дцати печатей, факсимильно воспроизведенных в книге В. Контаг и Ван Ши-цяня «Печати китайских художников и коллек­ционеров периодов Мин и Цин».

Один из наиболее известных псевдонимов Ши-тао — Горь­кая Тыква (Ку-гуа хэшан). Он до сих пор поражает своей загадочностью. Однако высказывание современника Ши-тао, известного эрудита Цюй Да-цюня о свойствах горькой тыквы может дать ключ к разгадке: «Тыква Ку-гуа, называемая «тыква цзюнь-цзы», очень горькая. Когда же ее кладут ва­рится вместе с другими продуктами, те ничуть не становятся горькими. Таким образом, эта тыква, сохраняя свою горечь внутри самой себя и совсем не распространяя ее вокруг, представляет истинные достоинства совершенно мудрого цзюнь-цзы».

Чжэн Бань-цяо видел в этом обилии псевдонимов одну из причин того, что известность Ши-тао оставалась относи­тельно ограниченной, тогда как единственный псевдоним Ба­да Шань-жэня, другого крупного мастера XVII в., легко за­печатлевался в памяти.

Ши Тао

Ши-тао по крови принадлежал к императорской фамилии. Его семья произошла от старшего брата основателя Минской династии — Чжу Юань-чжана.

У старшего брата Чжу Юань-чжана был сын по имени Чжу Вэнь-чжэн. Он был блистательным воином и играл ведущую роль в умиротворении провинции Цзянси. Но впо­следствии жалобами на недостаточность полученных возна­граждений он навлек на себя немилость императора и был отстранен от своих обязанностей. Тем не менее его сын Чжу Шоу-цянь воспитывался при императорском дворе. В память о победе своего отца он получил титул Правитель Цзинцзяна и был назначен управлять Гуйлином. Однако действия Чжу Шоу-цяня были столь одиозными, что императору пришлось отстранить его от управления. Его сын Чжу Цзань-и унасле­довал титул Правитель Цзинцзяна. Он отличался от своего отца спокойным характером, и ему вновь разрешили править в Гуйлине. Ши-тао был прямым потомком Чжу Цзань-и в десятом поколении. Художник отразил это в одной из своих печатей — «Цзань чжи шиши дай».

Известно, что Ши-тао родился в провинции Цзянси, но нет точных данных, в каком именно городе — в Учжоу или Цюаньчжоу. Год рождения Ши-тао долгое время был объек­том дискуссий, но в последнее время почти всеми принят 1641 год.

Взгляды нескольких ученых на дату рождения Ши-тао в связи с его письмом к Ба-да Шань-жэню представляют боль­шой интерес. Прочтение текста письма заставило ученых отбросить прежние сомнения, хотя некоторые из них все же считают, что художественный, эссеистический характер тек­ста лишает возможности установить эту дату с математиче­ской точностью. Но, во-первых, в недавно найденной руко­писи стихов Ши-тао есть дата: «последний день года гэн-чэнь» (7 февраля 1701 г.), когда Ши-тао достиг шестидесятилетия. Во-вторых, в конце одного стихотворения, написанного на альбомном пейзажном листе, есть дата: год гэн-у (1690) и говорится, что ему было тогда пятьдесят лет. Отсчитав сорок девять лет от этой даты, полу­чим 1641 год как год рождения. Однако сочетание иерогли­фов «у ши» может означать и пятидесятый, и пятьдесят, тог­да дата уже становится нечеткой — от сорока пяти до пяти­десяти лет.

Ши Тао

Наряду с этим фактом хронологические указания, которые приводят тоже к дате 1641 год, содержатся в упомянутом письме Ши-тао к Ба-да Шань-жэню. Но и в этом случае дата не математически точная и дает свободу интерпретации. Ши- тао говорит, что он приближается к шестидесяти годам, тогда как Ба-да Шань-жэню уже семьдесят четыре. Ба-да Шань-жэню родился в 1624 или 1625 г. Таким образом, сопостав­ление этих, не очень точных, данных позволяет считать год рождения Ши-тао приблизительно между 1638 и 1641 гг.

В известной степени источником по уточнению года рож­дения художника может служить его стихотворение, в котором содержится намек на события 1645 г. Ши- тао говорит об опасностях, через которые он прошел в ран­нем детстве (букв.: будучи ребенком шести-семи лет), и вме­сте с тем он пишет, что черты лица отца стерлись в его па­мяти. Наверное, следует полагать, что ко времени смерти отца (1645) Ши-тао был еще в младенческом возрасте.

И наконец, в надписи на известном свитке Ши-тао «Ужуй-ту» он называет свой возраст — семидесятый год. Однако по поводу этого свитка и надписи на нем идет долгие годы широкая дискуссия. Устаревшее мнение о том, что Ши-тао родился в 1630 г., утвердилось, должно быть, по той причине, что Фу Бао-ши сделал неправильные выводы из ошибки, допущенной Чэн Линь-шэном при переписке, ко­торый расшифровал год и мао как 1699 год. Заметив эту ошибку, Вэнь Фэн пришел к выводу, что надо читать первый иероглиф, как и в другом значении, т. е. 1675 г., и, поскольку тогда получается уж совсем несуразная дата —1705 год, надо вообще отбросить этот текст, да и весь свиток, как подделку, так как он очень мало похож на все, созданное Ши-тао, и очень низкого художественного каче­ства.

Другой исследователь творчества Ши-тао, Чжэн Чжо-лу, опираясь также на стилистический анализ, считает, напротив, что этот свиток, несомненно, подлинный. П. Рикман справедливо полагает, что прочтение и Фу Бао- ши, и Вэнь Фэна ошибочно. Об этой дате как об ошибочной говорит Вэнь Фэн мимоходом, не­брежно ее отбрасывая, так как его концепция основывается на других материалах, а этот вывод не укладывается в ее рамки.

Если читать буквально, как и Чжэн Чжо-лу, слова о семи­десятилетии, то год рождения Ши-тао определяется как 1636 год, хотя Чжэн Чжо-лу несколько раз говорит о том, что он трактует дату широко, в пределах трех лет.

Лишь открытие нового текста письма Ши-тао Ба-да Шань-жэню — «Фэн-чэнь шу е ши дао» дало возможность уточнить и сдвинуть эту дату к 1638—1641 гг. В таком слу­чае можно предположить, что указание Ши-тао на возраст дается поэтически, следовательно, его можно понимать рас­ширительно.

Трудность установления точной хронологии жизни Ши-тао усугубляется тем, что нет ни одной работы художника, на которой были бы указаны дата и возраст. И только три рас­смотренных нами текста имеют одновременно дату исполне­ния и намек на возраст мастера, но этот намек окутан поэ­тическим туманом в соответствии с литературной модой и не дает возможности исследователям вычислить с математиче­ской точностью год рождения и датировать различные собы­тия в жизни художника.

В связи с определением года рождения художника воз­никает еще ряд вопросов хронологического характера. Так, известна дата (1651) посещения Ши-тао двумя известными мыслителями и художниками того времени — Сяо Ши-вэем и Цянь Цянь-и. Возникает вопрос: возможно ли, чтобы ребенок десяти-двенадцати лет был удостоен посеще­ния столь значительных личностей? Для объяснения этого факта исследователи старались отодвинуть дату рождения Ши-тао. Но даже установление и такой, достаточно четкой, даты рождения, как 1641 год, все равно не снимает загадоч­ности визита столь знатных посетителей, пусть даже к пят­надцатилетнему подростку. Вэнь Фэн обходит эту трудность: для него единственно возможное решение — считать, что речь идет о другом Ши-тао. В это трудно поверить. Вокруг этого факта П. Рикман выделяет три проблемы: 1) отношения Ши- тао и Сяо Ши-вэя; 2) стихотворение, в котором Сяо делает намек на монаха Ши и Почтенного Ши; 3) посещение Ши- тао знаменитым Цянь Цянь-и и стихотворение, которое ему преподнес знаменитый ученый, называя художника «Почтен­ный Ши-тао».

Ши Тао

Что касается первой проблемы, то У Тун в своей хроноло­гии Ши-тао объясняет особый интерес Сяо Ши-вэя к Ши-тао тем, что его предки служили минскому двору, а Ши-тао был в кровном родстве с членами императорской фамилии. Такое объяснение довольно правдоподобно. Вэнь Фэн предполагает даже, что именно Сяо Ши-вэй выбрал для юноши монастырское убежище в Лушани. Но стихотворение Сяо, где речь идет о Почтенном Ши, с которым он вел беседы о поэзии и буддизме, вряд ли связано с девяти-двенадцати- летним Ши-тао. Если же речь идет о другом монахе по име­ни Ши, которого знал Сяо Ши-вэй, то довольно трудно пред­ставить одновременное существование в Лушани двух Ши- тао. И наконец, последняя, третья проблема убедительно разъясняется Вэнь Фэном, который считал, что Цянь Цянь-и назвал Ши-тао кайши («Высокочтимый») как наследного принца, а не как монаха. Важно заметить при этом, что та­кое покровительство Цяня, сразу же пошедшего на службу к маньчжурам, было возможно, как форма защиты Ши-тао лишь тогда, когда он еще не стал самостоятельно мыслящей личностью, т. е. был еще мальчиком, что может служить под­тверждением даты— 1651 год.

Однако все сказанное достаточно приблизительно и проб­лематично, так как юные годы Ши-тао по политическим при­чинам были окутаны тайной, что еще больше затрудняет описание его жизни.

В заключение необходимо сделать еще несколько заме­чаний в связи с известным письмом Ши-тао Ба-да Шань-жэню.

Известно, что существуют два экземпляра этого письма (Нагахары и Чжан Да-цяня. Существует, кроме того, его японский перевод, который содержит отличия от двух известных вариантов письма, что заставляет думать о существовании третьего варианта, до настоящего времени не обнаруженного. Вэнь Фэн считает, что текст Нагахары — фальшивка, тогда как подлинность экземпляра Чжан Да-цяня представляется бесспорной. Чжэн Чжо-лу, а затем А. Сопер считают, что существовало еще письмо в коллекции Ли Жуй-цина, учителя Чжан Да-цяня, а Вэнь Фэн считает, что письмо Ли Жуй-цина и Чжан Да-цяня — один и тот же экземпляр, тогда как П. Рикман обстоятельно доказывает, что это были два различных текста.

В 1644 г. маньчжуры вторглись в Пекин и основали ди­настию Цин. Сторонникам Минской династии пришлось спа­саться бегством, сначала в Нанкин, а затем, когда в 1645 г. город пал, в южные провинции. На юге, в Гуйлине, отец Ши- тао, поскольку он был принцем крови, стал правителем. Однако его власть не была признана большинством сторон­ников Минской династии — они сплотились вокруг другого претендента. Гуйлинь был взят ими в том же 1645 г. при­ступом, а отец Ши-тао убит. Маленький Ши-тао был спасен верными слугами и увезен за пределы города.

Маньчжуры постепенно утверждали свою власть над всей страной. Ши-тао рос в безвестности. Его, скорее всего, чтобы надежнее сохранить от репрессий, которым узурпаторы под­вергали всех лиц, заподозренных в сочувствии Минской ди­настии, сделали монахом.

Монашеская карьера Ши-тао стала объектом многочис­ленных дискуссий. Часть исследователей (Фу Бао-щи, Юй Цзянь-хуа) считает, что буддизм чань оказал определяющее влияние на формирование философских взглядов Ши-тао. Другие же (А. Сопер, Вэнь Фэн), признавая значение чаньской философии для его творчества, считают, что вначале только ради безопасности его принудили избрать монастырь своим убежищем. Но как только он достиг зрело­го возраста и приобрел благодаря своему гению репутацию и общественное положение человека, достойного уважения, он, как полагают, стал стремиться к некоторому отдалению от монастырской жизни и даже, неоднократно настаивал, что­бы его считали человеком светским. В своем письме, напри­мер, адресованном Ба-да Шань-жэню, Ши-тао просит «не де­лать пометки о нем как о монахе», ибо он «носит шапочку» и «сохраняет длинные волосы» (что является признаком че­ловека светского).

Ши-тао прошел обучение у известного чаньского настав­ника Люй-ань Бэнь-юэ. Следуя наставлениям своего учите­ля, он отправился странствовать и странствовал в течение нескольких лет. На всю жизнь остался Ши-тао неутомимым путешественником — посещал наиболее известные горы. Осо­бенно часто он бывал на знаменитой горе Хуашань в про­винции Аньхой. Эту гору художник зарисовывал множество раз. Хуашань стала постоянным источником вдохновения для Ши-тао как поэта и художника.

В течение двенадцати лет (1666—1678) Ши-тао особенно много странствует по известным своей красотой провинциям Южного Китая. Чаще всего в этот период он посещает город Сюаньчэнь в провинции Аньхой и подолгу живет там.

Город этот поразил художника живописностью окрест­ностей. Кроме того, в этом городе жил прославленный мастер живописи и известный поэт Мэй Цинь, который, хотя и был старше Ши-тао на несколько лет, стал его близким другом и наставником.

1680 г. Ши-тао почти на девять лет поселяется в Нан­кине. Здесь он, по-видимому, ведет жизнь очень содержа­тельную— посещает известных литераторов, художников, поэ­тов. Он и сам к этому времени становится видной личностью, пользующейся расположением и дружбой духовной аристо­кратии города. В эти годы Ши-тао часто посещает Янчжоу, который был тогда центром искусства и утонченных развле­чений. Именно во время пребывания Ши-тао в Нанкине, в 1684 г., совершается событие, на которое отдельные совре­менные китайские исследователи стремятся набросить тень. Ши-тао, будучи проездом в Пекине, направляется во дворец, чтобы воздать почести императору Канси. Он фик­сирует даже воспоминание об этом событии в стихотворении. Конечно, хотелось бы видеть Ши-тао героем-патриотом, вос­стающим против узурпатора-маньчжура, т. е. таким, каким представляли его авторы, верные традиционным эстетическим постулатам, по которым высокое качество художественного произведения необходимо должно было отражать высокое социально-моральное достоинство художника. В действитель­ности Ши-тао был далек от того, чтобы избрать по отноше­нию к власти поведение независимой изоляции, которую про­водил в жизнь, например, Ба-да Шань-жэнь. Правда, в юно­сти, и это не вызывает сомнений, он питал симпатии к сто­ронникам Мин и сохранял верность своим родственным кор­ням. Об этом достаточно убедительно свидетельствуют, на­пример, его некоторые псевдонимы: Чэньжэнь (Старомодный человек), Ижэнь (Наследующий) и особенно его обычная подпись Цзинцзян хоужэнь (Наследник Цзинцзяна). Тем не менее Ши-тао ради сохранения прочного места в мире не от­казывался от обязанностей, которые обычно возлагаются на придворных. Конечно, он был моложе Ба-да Шань-жэня, и, когда достиг зрелых лет, власть маньчжуров уже настолько утвердилась, что никакая сила не была способна реально про­тивостоять ей: «Чтобы отрицать эту реальность, ему потребо­валось бы отречься от своей эпохи». Более того, чаньский наставник Люй-ань Бэнь-юэ, который оказал столь глубокое интеллектуальное воздействие нд юного Ши-тао, сам примкнул к новому режиму и пользовался благосклон­ностью маньчжурского двора. Наконец, учитывая видное по­ложение, которое Ши-тао занимал среди известных поэтов, художников и философов Нанкина, трудно вообразить, как он мог бы избежать этой официальной формальности — ау­диенции у императора, не подвергнув себя этим серьезной опасности.

В 1689 г., проезжая через Янчжоу, Ши-тао вторично участ­вует в официальных церемониях приема императора, кото­рый совершал поездки по южным провинциям. Затем худож­ник прибывает в Пекин, где остается до 1692 г. Некоторые биографы искажают характер этого весьма свет­ского периода жизни Ши-тао, в продолжение которого он вращается в среде высокопоставленных чиновников и знат­ных маньчжуров.

В 1693 г. Ши-тао снова приезжает в Янчжоу. Здесь он поселяется окончательно’. И вскоре начинает пользоваться значительным влиянием среди интеллигенции города. С это­го времени Ши-тао целиком посвящает себя живописи. Вот как он сам говорит о себе: «Я не способен проповедовать учение чань, не осмелюсь просить милостыню (как монах), на которую я не имею никакого права, я довольствуюсь тем, что пишу на досуге что хочу и живу своей живописью». Эта краткая, но многое разъясняющая запись прекра­щает все споры биографов относительно монашеской жизни Ши-тао. Очевидно, что монах уступил место художнику.

Знаменательно, что в Янчжоу Ши-тао также стал увле­ченно заниматься созданием садов. Особенной известностью пользовался «Сад десяти тысяч камней» («Ваньши юань»), созданный для некоего господина У. К сожалению, он не со­хранился. В садах Ши-тао, которые, по свидетельству оче­видцев, были подлинными творениями искусства, воплощено единство пластического ритма и космогонического видения. Это единство и определяло характер знаменитых садов Ян­чжоу и Сучжоу. Искусство создания садов было важнейшей ветвью китайского искусства того времени и занимало видное место в китайской эстетике.

Когда умер Ши-тао, точно неизвестно. У Тун вычислил, что это произошло, во всяком случае, до 1720 г. Юй Цзянь-хуа датирует последний свиток Ши-тао 1719 г.. Следовательно, можно думать, что Ши-тао умер на рубеже 1719—1720 гг.

Как видно из изложенного, сведения о жизни Ши-тао, которыми располагает наука, относительно бедны и фраг­ментарны. На этой основе нелегко очертить личность художника, произведения которого позволяют догадываться, насколько она была сложной и многогранной. Личность Ши-тао многообразна прежде всего в своем выражении: он вы­ступает с равным мастерством и как художник, и как поэт, и как философ. Универсальность и широта его образован­ности выражается в том, что он глубоко постиг одновременно и древнюю космогонию, и даосскую мысль, и философию буд­дизма чань, и конфуцианские идеи. Из всего богатства мысли, воспринятого им, Ши-тао создает некий синтез, который по­ражает своей оригинальностью.

Даже то малое, что мы знаем о его жизни, позволяет угадать в нем личность весьма сложную. Прежде всего, это гордый аристократ, который помнит о своем знатном проис­хождении, о том, что он принц крови, но в то же время умеет и быть любезным с новым поколением деятелей культуры, своего рода разночинцами; он монах, который уточняет, что «у него небритая голова» (буддийских монахов в народе- называли «бритоголовыми»), и в то же время настаивает, чтобы его рассматривали только как живописца. Личность Ши-тао проявляется, наконец, и в особенностях его живопи­си. Во всей истории китайского искусства трудно найти ху­дожника такого широкого диапазона, художника, в твор­честве которого столько стилистических метаморфоз. Знаме­нательно, что философские обоснования закономерности ме­таморфоз, или трансформаций, составляют одну из главных теоретических тем в трактате Ши-тао. Пользуясь техниче­ской виртуозностью и глубоким знанием классической куль­туры, он подражает живописи древних, но преобразовывая ее. В своем творчестве Ши-тао свободно переходит от одной стилистической крайности к другой: от медленного и тща­тельного мазка — к грубоватому и резкому, от ложной наив­ности архаизма — к дерзости современного нам метода.

Он пишет кистью то диковато-небрежной, то тщательно-чет­кой, то плавной и легкой, рисунок создает линией то мягкой и округлой, то острой и изломанной. Верности учениям фило­софских школ, почтению к традициям он противопоставляет принцип высшей автономии творческого «я». И у него «я» поистине неисчерпаемо и неисчислимо. Эта многогранность получила выражение и в том, что Ши-тао подписывал свои работы более чем тридцатью различными именами —псевдо­нимами и прозвищами.

Для раскрытия характера творчества Ши-тао весьма су­щественно также знать, как подобная личность была вос­принята его временем.

Биографы Ши-тао, работавшие во времена, наиболее близкие к годам жизни художника, говорят о нем как о че­ловеке, непреклонность характера которого вызывала нена­висть людей вульгарных. Но мы видели, что с начала и до конца жизни Ши-тао пользовался глубоким уважением у ху­дожественной, литературной и философской интеллигенции «своего времени. Так, Ван Юань-ци, крупнейший представи­тель господствовавшего академизма, не расположенный, есте­ственно, особенно высоко ценить Ши-тао, заявил даже: «Я не могу знать всех художников Поднебесной, но среди тех, которые находятся южнее Голубой реки, первое место надо присудить Ши-тао». (Надо думать, что север Ван Юань-ци рассматривал как сферу своего художественно­го влияния.)

Однако такое официальное признание не должно вводить нас в заблуждение: искусство Ши-тао не могло быть попу­лярным, и он был по-настоящему оценен только узким кругом художников и литераторов, как об этом свидетельствует Чжэн Бань-цяо (1693—1765) —один из наиболее блестящих художников-индивидуалистов следующего поколения. Он конста­тирует, что слава Ба-да Шань-жэня распространялась на весь Китай, тогда как известность Ши-тао не выходила за преде­лы Янчжоу.

В этом отношении очень показательно мнение об искус­стве Ши-тао мастера Чжэн Бань-цяо, крупнейшего живопис­ца «орхидеи и бамбука», так как этот художник находился под сильным влиянием Ши-тао. Он хорошо знал творчество Ши-тао и неоднократно выражал восхищение своим великим наставником. «Ши-тао был первым во всех сферах живопи­си, включая и „орхидеи и бамбук“, — он был для него лишь жанром небольшого значения. Что же касается меня, то я в нем специализировался и в течение пятидесяти лет ничего другого не писал. Искусство Ши-тао универсально, мое — специально. Но специализация не является чем-то низ­шим по отношению к универсальности. Стиль Ши-тао состоит из бесконечных метаморфоз, то странных и эксцентричных, то примитивных и архаичных, то скрупулезных и элегантных. Если его сравнить с Ба-да Шань-жэнем, то Ши-тао не толь­ко равен ему во всем, но еще и превосходит его во многих отношениях. И тем не менее слава Ба-да распространена во всем Китае, тогда как известность Ши-тао не выходит за пределы нашего города Янчжоу. Почему это произошло? Потому, что Ба-да пользуется одними и теми же простыми правилами, тогда как Ши-тао более сложен. Кроме того, Ба­да носит только одно имя, которое все могут с легкостью запомнить, а Ши-тао пользуется бесчисленными прозвища­ми— он называет себя то „Даос из Цзинцзяна, то „монах Горькая Тыква“, „Ученик Великой Чистоты или „Высоко­чтимый Слепец. И это изобилие имен приводит к путанице». Кроме того, известно, что в императорском собрании произведений искусства, по характеру очень верно отражающем важнейшие тенденции вкуса в период Цин, не было работ Ши-тао, за исключением одного академического свитка, приуроченного к определенному случаю из придвор­ной жизни и выполненного как раз совместно с Ван Юань-ци (свиток «Орхидеи и бамбук» находился в коллекции музея Гугун, Увезен на Тайвань).

Что же касается последующего распространения влияния Ши-тао в самом Янчжоу, то можно уверенно говорить о не­посредственном воздействии его искусства на художников, образовавших знаменитую группу «Чудаков из Янчжоу». Да и впоследствии восхищение, которое вызывали его произве­дения у художников-индивидуалистов, никогда не уменьша­лось, идя параллельно с некоторым недоверием к его талан­ту со стороны академистов. Так, теоретик середины XIX в. Хуа И-лунь был просто возмущен тем, что «независимый» стиль Ши-тао преувеличенно оценен снобами, которые поку­пают нарасхват его свитки и ценят их на вес золота, что находятся бешеные, которые имитируют подобную живопись, а это не замедлит повергнуть искусство в безвыходное поло­жение. Это высказывание вдвойне характерно, ибо оно раскрывает одновременно и известность, которой пользовалась живопись Ши-тао, и ее неприемлемый, на взгляд традиционалистов, характер.

В новейшее время влияние искусства Ши-тао сказывается на творчестве крупнейших мастеров живее, чем когда-либо. Хуан Бинь-хун, Ци Бай-ши, Фу Бао-ши, Чжан Да-цянь часто выражали восхищение Ши-тао. Чжан Да-цянь действительно является знатоком искусства Ши-тао — он собрал много его произведений в своей коллекции (правда, как выяснилось, многие «Ши-тао» в его собрании вышли из-под его собствен­ной кисти).

Фу Бао-ши не только испытал влияние Ши-тао как ху­дожник, но и специально изучал его творчество как исследо­ватель. Им написано исследование, посвященное биографии Ши-тао.

Современные искусствоведы и художники в Китае, Японии и на Западе нередко обращаются к творчеству Ши-тао как к объекту описания в статьях, книгах, эссе, предисловиях к альбомам его живописных произведений. Литература такого типа о Ши-тао практически необозрима.

«Беседы о живописи» Ши-тао. Часть 2. О тексте «Бесед о живописи монаха горькая тыква»
«Беседы о живописи» Ши-тао. Часть 3. МИР живописи ШИ-ТАО
«Беседы о живописи» Ши-тао. Часть 4. «БЕСЕДЫ О ЖИВОПИСИ МОНАХА ГОРЬКАЯ ТЫКВА»
«Беседы о живописи» Ши-тао. Часть 5. Комментарии

2019-12-15T12:46:21+03:00 08.02.2019|Статьи|0 Комментариев

Оставить комментарий